«Размножение в неволе. Как примирить эротику и быт» — книга о природе страсти

«Размножение в неволе. Как примирить эротику и быт» — книга о природе страсти

Секс
0

«Размножение в неволе. Как примирить эротику и быт» — книга о природе страсти

Глава 10. Тень третьего

Новый взгляд на верность

Вопрос: «Есть ли секрет, помогающий надолго сохранить отношения?»
Ответ: «Неверность. Не сам акт, но его возможность. Для Пруста укол ревности — единственное, что может спасти отношения, тонущие в рутине».

Ален де Боттон. Как Пруст может изменить вашу жизнь

Оковы брака так тяжелы, что нести их можно только вдвоем, а иногда и втроем.
Александр Дюма

В Талмуде есть такая история. Каждую ночь рав Аши простирался перед образом милостивого господа и молил уберечь его от дьявольских искушений. Его жена услышала и удивилась: «Он уже столько лет даже не прикасается ко мне. Для чего он все это говорит?» И однажды, пока он занимался в саду, она переоделась Харутой и отправилась в сад. (Харутой звали вавилонскую блудницу. На иврите это слово означает также «свобода».)

— Кто ты? — спросил рав Аши.

— Я Харута.

— Я хочу тебя, — сказал он.

— Достань мне гранат с самой верхней ветки, — потребовала она.

Он принес гранат и взял ее.

Когда он вернулся домой, жена разжигала очаг. Он подошел и попытался броситься прямо в огонь. Она спросила: «Почему ты это делаешь?»

— Потому что случилось то-то и то-то.

— Но это была я, — объяснила она.

— Но я все равно хотел запретного.

Монолитная моногамия

Когда двое становятся парой, они начинают выстраивать границы: определять, что окажется внутри их пространства, а что останется снаружи. Вы формулируете предпочтения и делаете выбор, потом окружаете свой благословенный союз надежным забором. И появляются вопросы. «Что я теперь могу делать в одиночку, а что мы будем делать вдвоем? Надо ли нам ложиться спать в одно и то же время? А ты будешь праздновать День благодарения с моей семьей?» Иногда нам удается согласовать подобные решения раз и навсегда, но чаще приходится действовать методом проб и ошибок. Вы экспериментируете и пытаетесь понять, где теперь находятся границы дозволенного. «А почему ты не предлагаешь мне присоединиться? Я думал, мы вместе поедем».

Достаточно взгляда, ремарки, молчания — и все эти сигналы каждому из нас приходится расшифровывать. Мы интуитивно стараемся определить, как часто нам видеться, как много общаться, насколько открыто нужно делиться мыслями и событиями. Мы внимательно анализируем наши связи с остальными людьми и пытаемся решить, какие друзья остаются важны для нас. Приходится подумать и о бывших любовниках и партнерах: можем ли мы вообще упоминать или рассказывать о них, видеться с ними? Так или иначе, мы разделяем зоны личного пространства каждого из нас и зоны, доступные обоим партнерам.

Мать всех границ, правящая королева — верность, ведь именно она утверждает союз. Традиционно моногамия предполагала выбор одного партнера на всю жизнь, как у лебедей или волков.

Но теперь моногамные отношения означают лишь, что в каждый момент времени у человека есть не больше одного сексуального партнера. (Как выясняется, лебеди и волки тоже не вполне моногамны.)

Вот женщина выходит замуж, разводится, потом какое-то время остается свободной, затем меняет несколько любовников, выходит замуж во второй раз, снова разводится, выходит замуж в третий раз — и ее все еще можно считать моногамной при условии, что она во всех отношениях сохраняет верность партнеру. А вот мужчина, который пятьдесят лет живет с одной и той же женщиной, но однажды, на пятнадцатый год брака, позволяет себе увлечение на одну ночь — и тут же попадает в категорию неверных. Раз уж изменил, то изменил.

Боб Дилан пел: «The times they are a-changin’» («Времена меняются»). За последние пятьдесят лет мы открыли для себя новые формы брачных и семейных отношений. Теперь они бывают традиционными, однополыми, трансгендерными, гражданскими. Мы можем воспитывать детей в одиночку, усыновлять их, становиться мачехами и отчимами или вообще отказываться заводить потомство. Теперь никто не удивится, если человек вступает в брак несколько раз или воспитывает в семье детей от разных браков. Мы также живем вместе, не вступая в брак. А бывает, что люди состоят в браке, но не живут вместе, а лишь иногда встречаются под одной крышей. Осознавая невероятную хрупкость матримониальных отношений, мы заключаем добрачные соглашения и разводимся без чувства вины.

Все вышеперечисленное изменило границы и внутри пары, и между парой и внешним миром. Но каким бы гибким ни являлось наше отношение к браку, мы упорно настаиваем на соблюдении принципа моногамии. Есть, конечно, исключения: кинозвезды, стареющие хиппи, свингеры, — но в целом границы, защищающие принятый человечеством принцип эксклюзивности сексуальных отношений, остаются недвижимыми.

Наш флирт с моногамией не обходится даром. Бразильский семейный психотерапевт Мишель Шейнкман говорит:

Американской культуре присуща высокая степень толерантности к разводам. Но в этой культуре полностью отсутствует толерантность к сексуальной неверности.

Мы скорее разорвем отношения, чем подвергнем сомнению их структуру.

Вера в моногамию настолько сильна, что большинство пар, и особенно гетеросексуальных, редко даже обсуждают эту тему. Ведь незачем дискутировать о том, что принимается как данность. Даже те, кто не против испробовать сексуальность во всем многообразии вариантов, часто не готовы говорить об изменении границ эксклюзивности сексуальных отношений. Моногамность — это абсолют. И получается, что мы не можем быть преимущественно моногамными, или на 98% моногамными, или становиться моногамными время от времени. Попытка понять, что такое верность, означает, что эта тема открыта для дискуссии, то есть не является больше императивом. Но измена представляется большинству настолько темной зоной, что мы предпочитаем вообще избегать подобных разговоров: боимся, что, если в нашей броне появится хоть малейшая пробоина, нам не избежать Содома и Гоморры.

По статистике, 50% первых браков и 65% вторых браков в США заканчиваются разводами. Но несмотря на это, а также на огромное число внебрачных связей и очевидное фиаско идеи моногамии, мы продолжаем хвататься за ее обломки и верить в ее надежность.

В поисках единственного

Исторически общество навязывало моногамию как способ контроля над женской репродуктивной функцией. «Кто из этих детей мой? Кому достанется моя корова после моей смерти?» Верность — краеугольный камень патриархального общества — была связана с вопросами родословной и правами на собственность; к любви это не имело никакого отношения. Сегодня верность ассоциируется именно с любовью. Когда брак перестает основываться преимущественно на договорных отношениях и становится делом сердечным, верность воспринимается как подтверждение любви и серьезности намерений.

Когда-то социум требовал постоянства лишь от женщин — сегодня оба партнера должны хранить верность. Раньше нами управлял страх совершить грех — теперь у нас добровольное самоограничение.

В наши дни каждый сам находит себе пару, обходясь без популярных некогда свах. Никто больше не обязан жениться по чужому выбору, и мы отправляемся на поиски идеала — а запросы у нас нешуточные.

Наш идеальный партнер должен обладать всеми характеристиками, принятыми в традиционной семье: надежностью, желанием завести детей, собственностью, уважением, — но теперь мы также требуем, чтобы избранник любил нас, хотел нас и чтобы мы были ему интересны. Мы должны стать друг для друга и любовниками, и лучшими друзьями, и доверенными лицами. Современный брак предполагает, что каждый может найти человека, с которым все это достижимо, — надо только поискать. И мы так крепко держимся за идею о том, что брак даст нам все желаемое, что те из нас, кому в браке не повезло, решают развестись или завести роман на стороне даже не потому, что подвергают сомнению сам институт брака, а так как считают, что выбрали не того человека и именно с ним нирваны не достичь. В следующий раз надо выбирать тщательнее.

Таким образом, мы всегда озабочены только объектом любви, а не собственной способностью любить. Психолог Эрих Фромм пишет, что мы думаем, что любить легко, просто подходящего человека найти сложно; а как только мы найдем того самого, единственного, больше нам никто и не будет нужен.

Эксклюзивность отношений, к которой мы стремимся в моногамии, связана с впечатлениями и опытом отношений с родителями или теми, кто заботился о нас в детстве. Психоаналитик и феминистка Нэнси Чодороу пишет:

Все наши эротические стремления сводятся к одной идее: меня всегда будут любить, всегда, везде, во всех возможных формах и проявлениях, и мое тело, и мою душу, без критики и, главное, без усилий с моей стороны.

Повзрослев, мы ищем в любви возможность обрести то первобытное единство, которое мы ощущали рядом с матерью. Младенец не отделяет себя от матери: когда-то мы замечали лишь ее, и она должна была просто всегда быть рядом с нами. В этом экстатическом единстве между ребенком и матерью нет никакой дистанции. Для ребенка мать — это все, и воспринимается она как единое целое: ее кожа, грудь, голос, улыбка — все это для него. В младенчестве мы чувствовали себя удовлетворенными и состоявшимися и до сих пор помним об этом рае. Нередко особенно настойчиво ищут идеального партнера те, кому неизвестно подобное идиллическое состояние, чьей матери не было рядом или она вела себя эгоистично и непостоянно.

Остается вопрос: не фантазия ли то единство, которое мы стремимся воссоздать? Для ребенка мать — это все, но мать же общается и с другими людьми. У нее даже есть любящий ее ревнивец: отец младенца. Получается, мать не полностью предана только своему ребенку.

Так что с самого начала жизни маленького человека рядом маячит измена. Мы растем, и она остается неподалеку. Современная жизнь способствует изоляции людей, и это только усиливает мучительное чувство ненадежности, спрятавшееся на заднем плане нашего романтического собственничества. Страх потерять и страх быть покинутым заставляют нас все жестче цепляться за идею верности. В культуре, где всему есть замена и где всякого рода оптимизация лишний раз показывает, что на самом деле и мы не являемся незаменимыми, наша потребность в безопасности и надежности вырастает до максимальных размеров.
Чем мельче мы себя чувствуем в сравнении с окружающим миром, тем важнее нам быть звездой хотя бы в глазах нашего партнера. Мы хотим знать, что имеем значение и что хотя бы для одного человека мы уникальны. Мы желаем почувствовать себя с партнером единым целым и вырваться из темницы одиночества.

Возможно, именно поэтому мы так категорично настаиваем на эксклюзивности сексуальной связи. Сексуальный аспект любовных отношений взрослых людей вызывает в памяти ту самую первую форму слияния с другим человеком: единство тел, сосок во рту и возникающее чувство насыщения, — и на фоне этого сама мысль о том, что наш возлюбленный окажется с кем-то другим, кажется катастрофой. А секс на стороне трактуется как абсолютное предательство.

Получается, что моногамия — священная корова романтического идеала, ведь она позволяет каждому из нас чувствовать себя особенным человеком: меня выбрали, а других отвергли.

Отказываясь от остальных возможностей завести любовные отношения, ты подтверждаешь мою уникальность; когда ты отвлекаешься или задумываешься, я начинаю сомневаться в своей значимости. Обратное также верно: если я больше не чувствую себя особенным, я с любопытством поглядываю по сторонам. Разочарованного любовника тянет на приключения. Возможно, кто-то другой восстановит его чувство собственной значимости?

«Размножение в неволе. Как примирить эротику и быт», Эстер Перель

купить на литресеКупить на amazon

21.11.21 10:12

Поделитесь этой статьей в социальных сетях

users_list

Copyright © 2017 - 2024. All Rights Reserved. Created by E&Y